Очерк 16.  На исходе средневековья.

 

- Малопоместное дворянство Нагорного Обонежья.

- Переселение карел в Тихвинский край.

- Старообрядчество.

- Быт и нравы.

 

Малопоместное дворянство Нагорного Обонежья.

После окончания Смутного времени  в Тихвинском крае происходили постепенные изменения в поместно-вотчинном, монастырском, дворцовом и черносошном землепользовании. На протяжении первой половины XVII века черносошное землепользование, включая своеземческое, полностью исчезло. Дворцовые волости, в которых была расселена часть карел, были незначительны. Монастырское землевладение, несмотря на ограничения, постепенно укрепляло свои позиции. Поместно-вотчинное землевладение служилого дворянского сословия было основным в крае, при этом вотчин было немного. Основу феодального землевладения составляли поместья.

Подавляющее большинство тихвинских помещиков было малопоместным. Их состав существенно изменился в первой четверти XVII века. Многие дворянские семьи погибли в период Смутного времени и «литовского разорения», и их разоренные поместья были «безвестными» для переписчиков. В 1622 году каждое седьмое поместье было прожиточным. В них проживали вдовы и отставленные от службы старики.

Правительство царя Михаила Романова предприняло ряд мер для восстановления численности служилых людей. Верные правительству представители казачества из отрядов, базирующихся на Тихвин и его окрестности, в количестве пятисот человек были направлены в Новгород, где в большинстве своем были поверстаны в дворянское сословие и испомещены в новгородских пятинах.[1]

Получить новое или расширить своё поместье после заключения Столбовского мира стремилось большинство участников военных действий. В Нагорном Обонежье в этот период было поверстано много «новиков», приступивших к несению военной службы. Возникла существенная разница между положенным земельным окладом и реальной дачей земель. Всего лишь 4 % помещиков имели поместья равные или приближавшиеся к размерам оклада, а 19,8 % дворян вообще не имели поместных «дач».[2]

Между дворянами шла жесткая борьба за получение земель, особенно заселенных крестьянами или бобылями. Сохранившиеся челобитные дают об этом полное представление. Служилый человек Прохор Кулибакин (Колюбакин) без малого двадцать лет находился на военной службе. Он участвовал в боях с восставшими под руководством Ивана Болотникова под Калугой и Тулой, служил князю Михаилу Скопину-Шуйскому освободившему Москву от осады «тушинского вора» Лжедмитрия II, был ранен, томился в плену, воевал со шведами во время «осадного тихвинского сидения». За время участия в боевых действиях его «оклад» вырос с пятидесяти до шестисот четвертей поместной земли, но «дача» земель так и не состоялась. В 1619 году Прохор Кулибакин все-таки получил двадцать четвертей поместной земли, в том числе пустоши в Никольском Суглицком погосте. Однако помещик Левонтий Озеров сумел перехватить данные пустоши и изгнал его с пожалованных земель. В 1620 году Прохор Кулибакин подал челобитную на имя царя Михаила Романова, в которой перечислил свои боевые заслуги и нереализованные выдачи поместных земель, просил вернуть ему пустоши, чтобы он «…в конец не погиб и вперед бы с твоей царской службы не отбыл».[3] По всей видимости, просьба Прохора Кулибакина была удовлетворена, так как в последующие годы род Кулибакиных (Колюбакиных) прочно утвердился в Никольском Суглицком погосте.

Кроме служилых людей находящихся на царской службе, в Тихвинском крае в XVII веке сохранилось небольшое количество бывших «софийских дворян», служивших новгородскому митрополиту. Об этом свидетельствуют жалованная грамота митрополита Исидора сыну боярскому Василию Шестому сыну Лутохину на поместье в Егорьевском Кожельском погосте Обонежской пятины 1611 года, а также подобная грамота митрополита Аффония, сыну боярскому Фотею Борисову сыну Лутохину на поместье в Обонежской пятине в Михайловском Тервинечском погосте 1653 года.[4]

Положение малопоместных служилых людей несущих  пожизненную военную службу было особенно тяжелым. Нередко помещик сам выходил с сохой на поле, если позволяли сроки явки на смотр к воеводам  и  мирное время. Ценность пустой поместной земли падала. На первый план вышло обладание зависимыми крестьянами, из-за которых между помещиками шла ожесточенная борьба. В этой борьбе проигрывали малопоместные служилые люди, большинство которых имело не более пяти крестьянских дворов, и потеря нескольких из них приводила дворянское поместье к полному запустению.

Правительство царя Михаила Федоровича не имело средств для выплаты постоянного жалования. Пожалования были редки и давались чаще всего для подъема на службу и по случаю предстоящей войны. Дворяне в надежде на жалование, прибывая на смотр, обещали  качественно улучшить своё вооружение и снаряжение, привести с собой слугу. Братья князья Мышецкие Матвей и Иван, ставшие тихвинскими помещиками в 1640 году после обмена своего поместья в Водской пятине на имение Шибенец Петровского Мелигежского погоста на реке Сяси, начинали свою службу, не смотря на княжеское достоинство, как обедневшие малопоместные дворяне. Князь Матвей Иванович Мышецкий, которому за службу после Тихвинской осады было придано к жалованию 2 рубля, на дворянском смотре в 1619  году показал, что «будет являться на службу на коне с пищалью да с саблею, доспеху никакого нет да человек (слуга) в коже, а государевым жалованием за ним будет человек на мерине с пищалью, собой добр». Иван Иванович Мышецкий с 1621 года был записан на службу по челобитной отца, и являться на неё должен был «на мерине да с саблею».[5] Обеспечить второго сына огнестрельным оружием и слугой на период несения службы, князь Иван Мышецкий не мог, вследствие разорения имения.

Отвечая пожеланиям помещиков, правительство царя Михаила Федоровича, а затем царя Алексея Михайловича проводило политику полного закрепощения крестьянства. Резко усилить феодальный гнет не представлялось возможным вследствие классовой борьбы крестьянства в период Смутного времени и в последующие годы. Закрепощение крестьян шло постепенно. Были продлены «урочные лета» для розыска беглых крестьян в 1641 году до 10 лет, а для насильно вывезенных в другие феодальные владения – до 15 лет, но дворянство продолжало настаивать на полном закрепощении крестьян.

Решение данного вопроса на Земском соборе 1648-1649 гг. происходило при участии дворянства, в том числе представителя от помещиков Нагорной половины Обонежской пятины. Этот факт подтверждается  грамотой новгородского воеводы губному старосте Нагорной половины Обонежской пятины Ивану Кобылину от 28 июля 1648 г. о созыве выборных на Земский собор, впервые опубликованной в 1836 г. в сборнике "Акты Археографической экспедиции". Губному старосте предписывалось собрать избирателей на губном стане, прочесть им государев указ о производстве выбора и велеть приступить к самому избранию выборного—«человека добра и смышлена, кому б государевы и земские дела за обычай», «которому бы быть на Москве для государева земского дела с государевы бояры, со князем Никитою Ивановичем Одоевским с товарищи». Дворянский избранник  должен был прибыть в Москву своевременно, имея при себе особые подписанные избирателями протоколы («выборы за руками»), и обеспеченным средствами продовольствия на все время заседания собора.

Выборный от тихвинских помещиков влился в число 153 представителей от провинциального дворянства, составляющих значительную часть от 350 депутатов Земского собора. Требования дворянства были учтены при принятии Соборного Уложения 1649 года. Они не только добились полного закрепощения крестьян, но получили ряд других льгот. Согласно главе XVI, статьи 68 Соборного Уложения новгородские помещики, служившие по московскому списку, лишались поместий в новгородских землях и получали поместья в центральной части России. Освободившиеся поместья пошли в раздачу местным новгородским помещикам. Кроме того, по статье 46 (глава XVII) они могли покупать у государства пустые поместные земли и законодательно превращать их в вотчины.[6]

Приобретение вотчинных земель было мечтой каждого поместного дворянина. Вотчины передавались по наследству в отличие от поместий, которые давались на период несения службы. Перевести в вотчину свое поместье можно было за военные заслуги. Во время шведско-русской войны 1656-1658 гг. помещики Нагорной половины Обонежской пятины служили в войске П.И. Потемкина. Его полки вышли на берега Невы в месте впадения в нее реки Охты, и штурмом взяли шведскую крепость Канцы (Шанцы), переименованную потом в Ниеншанц. Затем была взята другая шведская крепость, расположенная в верховьях Невы - Шлиссельбург (Русский Орешек). Но закрепиться на отвоеванных землях Потемкин не смог и в 1658 г. вынужден был отступить. За данный поход обонежские помещики вотчин не получили.

Более удачным для обонежских помещиков было участие в смоленском и виленском походах во время войны с Речью Посполитой. За боевые заслуги царь Алексей Михайлович пожаловал новгородским помещикам 300 вотчин.[7] К концу XVII века в Обонежской пятине на 502 поместных имения приходилось 21 вотчинное. В числе вотчинников оказались представители из дворянских родов тихвинской округи: Адодуровы, Арцыбашевы, Кобылины, Колюбакины, Лупандины, Мордвиновы, князья Мышецкие, Обернибесовы, Палицыны, Римские-Корсаковы, Унковские и другие.

В своих поместьях и вотчинах к концу XVII в. помещики стали полными хозяевами. Несмотря на сопротивление крестьян, мечтающих жить «по старине», феодальный гнет постепенно усиливался. Всё чаще крестьяне переводились с оброка на барщину, которая увеличилась до 2 - 4 дней в неделю. Дворянская усадьба («усадище»), внешне отличающаяся от крестьянских изб лишь увеличенными размерами и большим количеством хозяйственных построек, всё больше становится для крестьян источником обид и насилия. Нередко местные дворяне занимались грабежом проезжающих и проходящих по дорогам людей. В 1667 году Барановы в лесах под Лучанами обирали проезжих купцов. В 1672 году Бухарин и Серипицын ограбили на дороге у Николо-Беседного монастыря прохожего крестьянина и жестоко избили его. В 1675 году Кузьма Култашев у дер. Падихино пытался ограбить зеленецких монахов, ехавших на Белозерскую ярмарку. В 1679 году Григорий Селивачев у погоста Сенно нападал на крестьян, бил их и грабил; Палицын и Обернибесов то же самое проделывали под Званами. Особенно бесчинствовал в Тихвинском крае помещик Петр Арцыбашев, вступивший в конфликт с властями Тихвинского Успенского монастыря[8].

В течение всего XVII века продолжалась консолидация дворянского сословия. Помещики прекрасно понимали свою роль в государстве и гордились ею. Несмотря на тяготы бессрочной военной службы никто от неё никогда не отказывался, хотя в мечтах многих помещиках было «служить царю, сабли не вынимая»[9]. На любой царский призыв они являлись безоговорочно.  Во время восстания городского населения Новгорода в 1650 году, руководители восстания пытались привлечь на свою сторону служилых людей из новгородских пятин. Но те категорически отказались. С прибытием из Москвы отряда князя И.Н. Хованского, новгородские дворяне явились к нему, и приняли активное участие в подавлении восстания.[10]

Местные дворяне стремились достичь успехов на государственной и военной службе, гордились родственниками, убитыми на войне, ревностно следили за прохождением службы соседей. Для малопоместных помещиков особой удачей была запись для прохождения службы по московскому списку, но для подавляющего большинства из них служба начиналась и заканчивалась «по Новгороду». Единицы из обонежских дворян достигали успеха. Казанским воеводой становится Григорий Путятин, урожденный в Мозолеве Климецкого Колбекского погоста.[11] Князь Терентий (Лаврентий)  Мышецкий, владевший поместьями в Никольском на Волоке Хотославле Обонежской пятины и в Михайловском в Березуе погостах Бежецкой пятины (ныне Бокситогорский район), в 1659-1663 гг. служил воеводой в Олонце и Заонежье. Его племянник, князь Гаврила Мышецкий, получивший позднее часть поместий дяди, в 1666 году был воеводой в Великом Устюге, где прославился необыкновенными поборами с местного населения в свою пользу. В 1690 году Василий Козодавлев был воеводой в Красном на Псковщине и отличился ограблением в мирное время зарубежного Люцинского  уезда, что привело к дипломатическим осложнениям.

О взаимных тяжбах обонежских дворян известно немного. В 1663 году Ефим Клеопин учинил нападение на деревни и усадьбы своих братьев. В 1676 году Семен Унковский совершил подобный наезд на помещика Лодыгина. Разбором дворянских конфликтов занимался губной староста Сенновского стана. Дворяне, поднявшиеся по служебной лестнице, подобно представителям знатных боярских родов, могли вступать в местнические споры. Интерес для характеристики исторической эпохи представляет местническое дело  стряпчего Кузьмы Андреевича Трусова с окольничим Федором Федоровичем Волконским 1642 года. Сын тихвинского воеводы Андрея Трусова, одного из руководителей восстания против шведов в 1613 году, посчитал, что ему позорно находиться в подчинении у князя Ф.Ф. Волконского, чей род, по его мнению, имел меньше государственных заслуг, чем род Трусовых. При разборе местнического дела К.А. Трусову было отказано самим царем, и обещана опала при попытках возобновить данное дело[12].  Однако это не помешало другому сыну А. Трусова, стольнику Федору продвигаться в Москве по службе. Особым успехом для него было назначение быть в качестве головы у огромного государева знамени, при выступлении русских войск на войну с Польшей в 1654 году.

Несмотря на выносливость, долготерпение и неприхотливость в походах помещиков, боеспособность дворянского войска, ввиду плохой выучки и некачественного вооружения, была низкой. Введение полков «нового строя», повысивших качество русской армии, началось при царе Михаиле Федоровиче. Привлечение дворян к службе в данных полках шло очень медленно.

15 января 1679 года царь Федор Алексеевич объявил именной указ о записи дворян в полковую службу, а 17 марта Боярская Дума приговорила, что поместья будут оставляться за дворянами, только если они или их дети состоят в службе. При этом «полковой» (действительной) службой считалась только служба в полках "нового строя" девяти пограничных разрядов, в том числе Новгородского. Старая «городовая» служба отменялась. В 1680 году все дворяне были расписаны в полки по разрядам. Большинство новгородских дворян было зачислено в конницу. Беднейшие дворяне стали солдатами в пехоте, а непригодных к строевой уволили со службы.

Данная реформа, наряду с другими, подготовила проведение  военных и гражданских реформ Петра Великого, в ходе которых дворянство оформилось в господствующий класс российского общества.

 

Переселение карел в Тихвинский край.

Небольшая этническая группа карел в настоящее время проживает на востоке Ленинградской области в Бокситогорском районе. Она обосновалась в данном крае в XVII веке и известна по историческим свидетельствам под названием тихвинских (ныне бокситогорских) карел. Их появление в Тихвинском крае связано с войнами России со Швецией.

В ходе Ливонской войны зимой 1581 года шведские войска захватили Корельский уезд. Часть проживающих в нем карел ушла в пределы России, что нашло отражение в летописях и других исторических документах. Это было начало последующего массового переселения карел завершившегося в XVII веке.

Согласно условиям Столбовского мирного договора 1617 года Корельский уезд с городом Корелой (ныне Приозёрск) и Ижорская земля были переданы Швеции. Карелы, издавна обитавшие на Карельском перешейке и на северо-западных берегах Ладоги, оказались под властью шведской короны. Бывшие черносотенные (государственные) крестьяне-карелы не знавшие гнёта помещиков, теперь попали под феодальный гнёт шведских помещиков, сразу же установивших барщинные работы до трёх дней в неделю. К тяжёлому феодальному гнёту добавились религиозные преследования, т.к. шведское руководство края стало закрывать православные церкви и монастыри, и насаждать лютеранство. Ответной реакцией карел было их бегство с родных мест в Россию. Как объясняли перебежчики, ещё одной дополнительной причиной было то, что не стало у них условий “ для  языка и своей породы”.[13]

Поток карельских переселенцев, огибая с севера и с юга Ладожское озеро или переправляясь через него, двинулся в сторону Тихвина, Олонца, Новгорода и Валдая. Очень много их оказалось на территориях Бежецкого Верха и Устюжны Железнопольской, где сложился основной массив карельских переселенцев известных под названием тверских (калининских) или верхневолжских карел.[14]

Правительство царя Михаила Фёдоровича, не желая особых осложнений из-за карельских переселенцев со Швецией, официально запрещало приём карельских беженцев, фактически принимая их на своей земле. В отдельных случаях беглецов приходилось возвращать шведской стороне.

При переправе через границу карельские переселенцы находили такие пути и тропы, на которых не могло быть никаких застав и стражи. Так в 1630 году Петр Обольянов с заставы Волховского устья сообщал, что ему стало известно о приходе на Русь трех семей перебежчиков с женами и детьми, которые проехали мимо заставы к Тихвину, и что многие перебежчики, главным образом из Корельского уезда, приходят на Белоозеро и в Тихвин через Олонецкий погост, так как на Олонце нет застав.[15]

После смерти царя Михаила Федоровича подобную политику в отношении карел проводило правительство царя Алексея Михайловича. В результате поток переселенцев возрастал, и конфликт со Швецией разрастался. В 1649 году обе стороны договорились о том, что переселившиеся с 1617 по 1647 год русские, карелы, ижоряне в количестве 50 тыс. человек, станут подданными России за весьма солидный выкуп в 190 тыс. рублей серебром.

В последующие годы русское правительство по-прежнему продолжало принимать карельских переселенцев. Их группы разного состава выходили на шведско-русскую границу. В 1651 году одна из них численностью более двухсот человек прошли через русскую заставу Волховского устья и направилась к Тихвину.[16] По указу царя Алексея Михайловича расселением карел занялся Приказ Тайных дел. Размещали переселенцев на свободных дворцовых землях, некоторые из них селились на землях монастырей и помещиков, заключив соответствующие договоры.

В ходе шведско-русской войны 1856-1858 гг. русские войска освободили устье Невы и часть Корельского уезда, осадили Кексгольм (Корелу) и  Нотебург (Орешек), но затем вынуждены были отступить под натиском шведских войск. Вместе с уходящими русскими войсками ушло почти все карельское население края. В 1661 году со Швецией был заключен Кардисский мирный договор, подтвердивший границы и положения, установленные в 1617 году Столбовским мирным договором.

Во владениях Тихвинского Успенского монастыря карелы стали оседать с начала своего переселения. Из сохранившихся порядных записей карел видно, что они получали от монастыря льготы и ссуды для устройства на новом месте. Переселенцы освобождались на два года от налогов и повинностей. Семье переселенца выдавалось «на лошадь, и на корову, и на дворовое строение денег десять рублей» и «хлеба всякого: ржи, и пшеницы, и ячмени, и овса десять четвертей». Но по истечении льготных лет карелы попадали в феодальную зависимость от монастыря и были обязаны «государево тягло тянути и монастырское всякое зделье делати и страда монастырская всякая с крестьяны страдати, что игумен… прикажет».[17]

На землях Тихвинского Успенского мужского монастыря карельские выходцы расселялись на свободных землях в долинах рек Сяси, Паши и Капши, а также в окрестностях Тихвина. Часть из них поселилась на Тихвинском посаде, где довольно быстро влилась в различные группы  посадских людей. Однако в течение десятилетий за многими из них продолжали оставаться прозвища, указывающие на их происхождение («корелянин»). Некоторые карелы на своей новой родине достигли определенных успехов, не только в хозяйственном, но и общественном положении. Например, выходец из-за «Свейского рубежа», пришедший на Тихвинский посад в 1658 г. «в бобыльки» Мишка Власьев, в 1677 году был избран в тихвинские мирские старосты и занимал эту должность в течение 1677-1678 гг.[18]

В тоже время к юго-востоку от Тихвина в Егорьевском Озеревском погосте Бежецкой пятины была поселена группа карел на дворцовых землях в долине реки Чагоды, пустовавших со Смутного времени. Благодаря государственной поддержке и освобождению от государственного тягла и повинностей на несколько лет,  хозяйство переселенцев быстро наладилось. Карелы распахали пустоши на месте старых деревень и освоили новые места, дав им свои карельские имена. Однако многие первоначальные русские названия пустошей и населенных пунктов в зоне расселения карел сохранились.

В Звонецкой волости Тихвинского уезда в XIX веке в деревнях Звонец, Карельское Раменье и других проживала небольшая группа карел, относящаяся к новгородским карелам, обосновавшимся издавна в Боровичском уезде[19].

Локальные группы карел, поселившиеся на землях Тихвинского Успенского мужского монастыря, на протяжении последующих веков были полностью ассимилированы окружающим русским населением. Лишь сохранившиеся топонимы, такие как урочище Кухново близ г. Пикалево или дд. Олончено и Пильдеж Гора на Капше, ныне свидетельствуют о местах прежнего расселения карел. Более крупная, компактно проживающая в Егорьевском Озеревском погосте, группа карел сохранила свой язык и самобытность. Этому способствовало также то обстоятельство, что большинство из них после церковного раскола стало старообрядцами филипповского и федосеевского толка.

 

Старообрядчество.

К середине XVII века в России созрели все условия для проведения церковной реформы. Её осуществление привело к расколу в русской православной церкви. У истоков реформы стоял патриарх Никон, получивший на первом этапе своей деятельности полную поддержку царя Алексея Михайловича. Церковный Собор созванный в 1654 году, одобрил реформаторские начинания Никона. Наиболее существенные новшества состояли в исправлении богослужебных книг  и в проведении церковных обрядов. Патриарх Никон настоял на замене обычая креститься двумя пальцами троеперстием, повелел произносить слово «аллилуйя» не дважды, а трижды, двигаться вокруг аналоя не по солнцу («посолонь»), а против солнца. Было запрещено многогласие в пользу единогласия, т.е. чтения молитв во время церковной службы последовательно. Изменениям подверглась одежда священнослужителей и монахов.

Церковные новшества не были приняты частью населения, им воспротивились также  некоторые служители церкви. В 1655 и 1656 гг. состоялись церковные Соборы, на которых было принято решение о применении к противникам реформ отлучения от церкви. Однако сопротивление приверженцев «старой веры» возрастало. В Тихвинском крае оно было массовым с самого начала церковной реформы. В 1661 году новгородский митрополит  в грамоте архимандриту Тихвинского Успенского мужского монастыря писал, что ему «ведомо учинилось, что на Тихвине и на посаде и около Тихвины в Нагорной десятине, в монастырях и на погостах … по святым Божиим церквам многое церковное неисправление: поют и говорят не единогласно».  Архимандриту предписывалось контролировать, чтобы священники «о церквах Божиих радели и пели и говорили по всем святым Божиим церквам единогласно, а не во многие гласы».[20]

Принимаемые меры к противникам церковных нововведений не давали нужных результатов. Противники реформы все громче заявляли о себе. О примирении не могло быть и речи. Церковный Собор 1666-1667 гг. объявил проклятие всем противникам реформы и передавал их в руки государственной власти для вынесения наказаний, вплоть до сожжения. Протопоп Аввакум, один из главных идеологов старообрядчества, после ссылки и многолетнего заключения в земляной тюрьме, был вместе со своими сподвижниками сожжен на костре в 1681 году в г. Пустозерске.

Старообрядчество по существу было сложным явлением, имеющим как религиозную, так и социальную окраску. Общей идеей его сторонников был возврат к старине и непринятие, каких бы то ни было новшеств в церковной и мирской жизни. Раскол в русской православной церкви состоялся и охватил все слои русского общества.

В Тихвинском крае видные деятели раскола выдвинулись из различных слоев населения. В рядах приверженцев «старой веры» оказались представители черного и белого духовенства. Досифей – один из первых отцов старообрядчества, настоятельствовал в Николо-Беседном монастыре с 1662 по 1669 г.  В сан священноигумена его поставил новгородский митрополит Макарий, который не был ярым сторонником проведения церковной реформы. Досифей также долгое время покровительствовал сторонникам старых обрядов, не вызывая подозрений у церковных иерархов. Он помог бежать своему ученику, ставшему также  видным деятелем раскола, Иосафу Чаплину из Николо-Боровинской пустыни.

После кончины новгородского митрополита Макария, последовавшей 14 ноября 1663 года, произошли резкие перемены в политике новгородских владык в отношении старообрядцев. Они старались с особым рвением проводить церковную реформу и беспощадно бороться с теми, кто не был с ней согласен. В результате «сысков» и последующих сожжений наиболее активные старообрядцы Великого Новгорода и его ближайших окрестностей были физически устранены.[21] Опасность разоблачения нависла над игуменом Досифеем. В 1669 году он покидает монастырь и тайно отправляется в Москву, где оказывается в кругу приверженцев старой веры, объединяющейся вокруг боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой.  В декабре 1670 года боярыня тайно приняла монашество с именем Феодора. Её постриг совершил Досифей, благословляя на страдания за истинную веру, что и последовало после ареста 16 ноября 1671 года боярыни Ф.П. Морозовой и её сестры княгини Е.П. Урусовой.  Досифей покинул Москву и отправился в Заонежье, где обосновался в глухой лесной Курженской обители, устроенной о. Евфросином. Здесь также обосновались последователи Досифея, бежавшие с тихвинских пределов.

Досифей был убежденным сторонником сохранения священства в старообрядчестве, и  был непричастным к введению беспоповских догматов, сформировавшихся  в среде обитателей Курженской обители. Идейно разойдясь с последними,  Досифей уходит в обитель, основанную на Дону Иовом Льговским. Со временем он становится одним из самых способных и удачливых организаторов церкви “старой веры”. Чтобы не оставлять своих сторонников без причастия Святых Тайн Досифей побывал за Волгой, где на реке Керженце обосновалось много сторонников старообрядчества.  Получив известие о готовящемся аресте, Досифей с Дона уходит к Каспийскому морю и обосновывается «близ Кумы-реки» вместе со священниками Пафнутием и Феодосием. Спустя некоторое время «великий авва», «равноангельский отец»,  как его называли позднейшие старообрядческие писатели, скончался (по другим сведениям – погиб) в 1688 году.[22]

Из среды тихвинских дворян вышел другой авторитетный деятель раскола – Геннадий Качалов (в миру – Георгий). Он был монахом Соловецкого монастыря, приобрел всеобщее уважение монашескими подвигами и был удостоен почетного звания соборного старца. Принимал участие в церковном соборе 1666-1667 гг., отстаивая взгляды приверженцев старой веры. Как идейный руководитель принимал участие в Соловецком восстании 1668-1676 гг. и чудом уцелел после подавления восстания. После допросов и расправ с участниками восстания, Геннадий Качалов был доставлен под надзор в Новоспасский монастырь в Москве, откуда бежал в родные пределы и обосновался на реке Тихвинке, в хижине построенной для него «христолюбцем Фаддеем». В январе 1683 года он был арестован, некоторое время находился в Тихвинском Успенском монастыре, а затем     был препровожден в новгородский Антониев монастырь. После бесплодных попыток увещания со стороны новгородского митрополита Киприана, нераскаявшийся старец Геннадий был отправлен для заточения в Троицкий Клопский монастырь, расположенный в 15 верстах от Новгорода. Спустя менее полгода Геннадий Качалов бежал, и обосновался на реке Сяси на землях своего родственника Давыда Качалова.

По свидетельству князя Симеона Дионисьевича Мышецкого (1682-1741), настоятеля старообрядческого поморского Выговского монастыря, составившего «Историю об отцах и страдальцах соловецких…» Геннадий Качалов «…таже на Тихвине 12 лет в пустыни пожив (фактически гораздо меньше – примечание автора), образ спасения и древлецерковнаго благочестия многим показа»[23].

Тихвинские старообрядцы своевременно предупредили старца Геннадия о предпринимаемых попытках стрелецкого головы, местного помещика Василия Козодавлева, поймать его. Геннадий Качалов бежал в Олонецкий край, где имел временное пребывание в селе Толвуй.  Позднее он ушел на Повенец, и далее на реку Нюхчу, где поселился в пустыни "близ моря-окияна". Здесь он прожил шесть лет и после этого переселился на Выг, где и окончил свою скитальческую жизнь в 1696 году. Своей деятельностью Геннадий Качалов подготовил появление в старообрядчестве  сект  странников и бегунов. Сохранилось в трех списках его житие, под заглавием: "Краткое сказание о подвизех инока Геннадия", написанное неизвестным автором.[24]

Досифей и Геннадий Качалов были выдающимися деятелями раскола. Среди жителей Тихвинского края у них было немало сподвижников и сторонников. Иоасаф Чаплин из рода тихвинских посадских людей, принявший постриг в Николо-Боровинской пустыни, в 1666 году был  заподозрен в сопротивлении церковным новшествам и подлежал задержанию по указанию новгородского митрополита. Досифей помог Иоасафу Чаплину бежать, и он десять лет скрывался от властей, проповедуя в народе старую веру. В 1676 году он был схвачен в Тихвине и помещен в Тихвинском Успенском монастыре. Вскоре последовал перевод в новгородский Хутынский монастырь и заключение в земляной тюрьме. В октябре 1677 года Иоасаф Чаплин бежал из тюрьмы и навсегда исчез с поля зрения властей, предпринимавших попытки к его розыску и поимке. Дальнейшая его судьба неизвестна, хотя о ней имеются  различные противоречивые сведения.[25]     

В написанной около 1743 года историком старообрядчества И. Филипповым «Истории Выговской старообрядческой пустыни» упоминается ещё один сторонник приверженцев старой веры в Тихвинском крае - некто инок Епифаний, проповедовавший в местах около Тихвина в 80-х годах XVII века.[26]

По своему существу старообрядчество было сложным явлением, в котором чисто религиозное движение часто приобретало социальную окраску. Борьбу заонежских крестьян Шунгской вотчины Тихвинского Успенского монастыря в 1673 году за освобождение от монастырских властей возглавляли приверженцы старой веры во главе с Иваном Евстафьевым сыном Второго. Его сын Емельян впоследствии стал одним из организаторов самосожжений («гарей») раскольников[27].

Тихвинские проповедники старообрядчества первоначально в основном придерживались умеренных взглядов и  осуждали «гари». Однако среди тихвинцев было много людей крайних взглядов в борьбе за истинную веру, и они бежали в олонецкие и заонежские леса, в районы наиболее активного противостояния  старообрядцев церковным и светским властям. В конце XVII – начале XVIII в. в Заонежье тихвинские раскольники основали Тихвино-Боровский скит в Выговском старообрядческом общежительстве[28].  На территории Тихвинского края самосожжения раскольников будут происходить в середине XVIII века, когда это страшное явление в старообрядчестве пойдет на спад. 

Сторонники старообрядчества в новгородских землях делали попытки идейно объединиться. В 1692-м и 1694-м гг. в Великом Новгороде, в тайне от властей, прошли два староверческих собора, заложивших весьма жёсткие основы беспоповского направления в старообрядчестве. Председательствовал на них уроженец Крестецкого Яма (ныне Крестцы) дьякон Феодосий Васильев. Возникло новое течение в старообрядчестве – федосеевщина, приверженцев которой было немало в Тихвинском крае, особенно среди карел.

В среде населения Тихвинского края ещё полностью не освободившегося от старого, связанного с язычеством двоеверия, старообрядчество нашло много своих сторонников. История раскола в Тихвинском крае, получившая свое начало в XVII веке, продолжилась в последующие века и не получила своего завершения по настоящее время. Вместе с тем в отношении к расколу в Русской Православной Церкви произошли существенные изменения. В 1971 году  Поместный собор по докладу Ленинградского и Новгородского митрополита Никодима (Ротова), "рассмотрев вопрос … с богословской, литургической, канонической и исторической сторон", признал церковные преобразования, проведенные патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем, "более чем сомнительными". Были отменены "яко не бывшие" и проклятия, наложенные на старые обряды и их приверженцев. Эти решения неоднократно подтверждались впоследствии, в том числе на Архиерейском соборе Московской патриархии, состоявшемся в 2004 году[29].

 

Быт и нравы.

Несмотря на всю консервативность средневекового быта населения Тихвинского края,  в XVII веке в нем произошли определенные изменения. Наиболее устойчивым, к каким либо переменам в быте и поведении, было крестьянство. Количество дворов в деревнях, в которых они жили, по сравнению с предыдущими веками увеличилось с одного-двух до трех-пяти. Жилые избы были по прежнему «черными» и потому дым из топившейся печи выходил через третье, выше расположенное окно на фасаде дома. По «черному» топились печи не только в крестьянских избах.  Подобное расположение окон в домах видно на плане Тихвинского посада 1676 года и на планах усадеб обонежских помещиков Апрелевых и Лихачевых 1696 года. От деревенских изб посадские дома отличались своими увеличенными размерами, а дворы большим количеством служебных построек - амбаров, погребов, конюшен.

В деревнях завершается эволюция северного крытого крестьянского двора, растет количество различных хозяйственных построек. Однако зимой вместе с людьми в избе находились телята, ягнята и куры. В красном углу избы в особом киоте стояли почерневшие со временем иконы. На деревянных лавках у стен   сидели и спали. Ели, вырезанными хозяином из дерева  ложками, из глиняной и деревянной посуды. Анализ письменных документов того времени о посевах сельскохозяйственных культур, позволяет вычислить рацион питания. Ели крестьяне черный хлеб и горох, толокно и гречневую кашу, капусту и морковь, свеклу и огурцы, репу и редьку, лук и чеснок. По праздникам  полагалось мясо. Рыбу из местных водоемов употребляли свежей, сушеной и изредка соленой. Последняя была чаще привозной, приобретенной на ярмарке и употребляемой в основном посадскими жителями.  Пили квас и пиво, приготовленные дома. Строго соблюдали посты, которыми был насыщен церковный православный календарь.

Одежду крестьяне и основная масса посадских людей шили из домотканого полотна. Её красили в разные цвета и покрывали вышивками из цветных ниток. Из сермяжного сукна шили верхнюю одежду, овчины шли на изготовление шуб. Обувь была представлена различного рода сапогами, у деревенских жителей в ходу были лапти. Вопреки имеющему представлению о широком распространении зимней обуви – валенок, необходимо отметить, что они появятся в Тихвинском крае лишь в конце XVIII – начале XIX века.

Важную роль в повседневном быту играли подготовка и проведение религиозных праздников, посещение церквей и монастырей. Религиозные обряды сменялись народными обрядами: песнями и причитаниями, ряженьем и гаданием; в ночь на Ивана Купалу – вязаньем венков и прыганьем через костер. Любили посадские люди глядеть на пляски и слушать песни, представления и прибаутки скоморохов. В моде была игра «Детинушка олонецкий» сочиненная скоморохами, заходившими из Новгорода[30].

Общение тихвинских торговых людей со шведами способствовало  распространению среди тихвинцев курению табака и заимствованиям в быту и одежде. Так как полная замена русской одежды на иностранную в те времена была невозможна, то замене подлежали отдельные её части.  Шведские купцы успешно продавали в Тихвине заморские шляпы. В 1665 г. три ниеншанцких купца доставили для продажи на тихвинской ярмарке соответственно 51,  81 и 358 шляп.[31] Швейные изделия из импортных тканей составляли значительную часть гардероба богатых тихвинских женщин.      В домах некоторых тихвинцев появились большие окна со стеклянными свинцовыми рамами; внутренние помещения украшались зеркалами и иностранными картинами и гравюрами, шкафы заполнялись импортной стеклянной и оловянной, а иногда и серебряной посудой. Кроме заморского вина некоторые тихвинцы «пили из бумажки» табак.[32] Тихвинские курильщики Илья Бельский и Василий Ведерников были признаны в Стокгольме виновными, в силу своей пагубной привычки к табаку и неосторожному обращению с огнем, в крупном пожаре в Русском гостином дворе в 1680 году. Они были  приговорены шведским судом к смертной казни. Шведские власти отложили казнь и спустя два года отпустили незадачливых курильщиков в Тихвин.[33]

Домашнее хозяйство тихвинцы вели расчетливо. Все в семье неукоснительно подчинялись хозяину, вели себя благочестиво. Женщины занимали подчиненное положение. Особенно тяжело приходилось «молодухам», выданным замуж в возрасте около 15 лет, согласно обычаю и постановлению Соборного уложения 1649 года о брачном возрасте. Должно было пройти много лет, прежде чем она занимала прочное положение в новой семье. Браки заключались по решению родителей. Невесту и жениха выбирали из своей среды. Заключение браков между посадскими людьми и крепостными  было затруднено. Так, в 1679 г. жилец Тихвинского посада, собираясь жениться на дочери помещичьего крестьянина, оговорил в записи, что его будущий тесть сам выправит от своего хозяина отпускную дочери. Данный документ должен быть оформлен в присутствии свидетелей (один из которых представлял бы посадских людей) земским дьяком Сенновского стана.. А если этого документа, без которого нельзя было венчаться, к установленному дню свадьбы не будет, тесть платит жениху за «свадебный подъем» 50 рублей[34].

В обычае и по закону у мужа было право наказывать жену. В одной поручной записи первой половины XVII в. жители Тихвинскаго посада за одного из своих посадских ручаются в том, что он "живучи за их порукой, жену свою напрасно безвечить не будет, а жить будет как и прочие посадские живут, без всякаго воровства, и усмирять жену будет по вине и полюдски, а не безвечьем». Разводов фактически не было. Одним из способов расторжения брака был добровольный уход одного из супругов в монастырь, на что оставшийся в миру супруг обязан был дать свое согласие. При этом он также отказывался навсегда от повторного брака. Однако принуждение  к  пострижению, по-видимому, было широко распространено. В поручной грамоте 1667  года,  данной тихвинскому посадскому человеку в связи с направлением его с женой в деревню  на  уборку ржи, записано, что муж  обязуется  не  постригать  жену  в  монашество  "без ведома властелина" (властелином являлся архимандрит  Тихвинского Успенского монастыря). Обычным мотивом для ухода  в монастырь  выставлялась  болезнь, но монастырские власти   вообще   отрицательно относились к пострижению от живых жен и мужей, всегда усматривая в таких поступках принуждение[35].

Превращение Тихвинского посада в крупный центр ремесла и торговли имело не только положительные, но и отрицательные последствия в быту и в поведении его жителей. Постоянный приток торговых и различного рода людей из ближних и дальних окрестностей, других городов и иностранцев, частые отъезды самих тихвинцев, способствовали не только формированию у них инициативы, находчивости и предприимчивости, но и к проявлению негативных явлений.  Подделки документов, хищение чужого имущества, кражи, пьянство в корчмах, драки, убийства постоянно фигурируют в актовом материале Тихвинского Успенского мужского монастыря.  Монастырские власти постоянно принимали меры к недопущению уголовных явлений и распространению пагубных привычек. В двух известных «памятях» (одна – 1663 года и другая – 1668 года) архимандрит Тихвинского Успенского монастыря предписывает головам и старостам Тихвинского посада принять меры против замеченных в посаде корчемства и всякого бесчиния, чтобы и других «непотребств, зерни и карт и всякого дурна на посаде не было б»[36].

Принимаемые меры особого эффекта не давали. Многие вредные привычки укоренились на протяжении последующих веков. Совсем по-современному звучит простая бытовая сцена 1679 года связанная с хищениями на работе. Шесть посадских вдов во главе с Мариной Трусовой ходили на «подёнщину» на монастырскую мельницу крупы чистить. И вот когда они «…в первом часу ночи шли с монастырской мельницы… и будучи у ручья при сторонних многих людех выняла она, Марина, у вдовы Марьи с кошелька наволочку да с пазухи мешочек, а иные де её, Марины, товарыщи все несли также в пазухах крупу. А ходят де оне на работу уже девятый день, а носили крупу по все дни». Крупа взята была ими «собою, без старцева ведома»[37].

На протяжении XVII столетия изменилось положение дворянского сословия. Разница в быте господ, проживающих в своих имениях, и закрепощенного крестьянства становится заметней, резче.  Коренные отличия в обыденном  существовании дворянства и крестьянства произойдут в XVIII веке, и начало им положит эпоха преобразований Петра Великого.

Л.А. Старовойтов